Твой телефонный номер

Черт, никак не могу вспомнить твой телефон, никогда его не помнил. Сколько раз записывал на клочках бумаги, обрывках газет, полях книг, краях писем. Ты мне даже подарил записную книжку... Но зачем мне было звонить тебе, если ты сам постоянно мне звонил? Всегда приходил, когда я ждал или нет.

Черт, я помнил все, что хоть как-то было связано с тобой, твои любимые запахи, вкусы, цвета, ощущения. Я знаю все, до сих пор сердце замирает, когда вижу вещь, которая бы тебе понравилась. Вчера в толпе случайно поймал еле уловимый запах, твой одеколон, с совершенно глупым названием "Покоритель". Чего? Ты безумно его любил. Я даже представить не мог, что есть еще на свете человек, который бы любил этот запах, кроме тебя. И меня... Все что любил ты, любил и я. Твои нелепые широченные джинсы, длинные спортивные майки, рюкзак, которому, наверное, было столько же лет, сколько и тебе. Восемнадцать. Для меня ты всегда восемнадцатилетний. Иначе и быть не может. Тогда было только наше время. Мы не видели никого вокруг. Ты разделался со своими экзаменами, я со своими проектами, и мы рванули в отпуск. Я помню каждую твою улыбку, даже невероятно. Такое милое лицо, ты даже не представлял, как был красив, но я-то все видел. Боттичеллиевские черты, открыто-наивные глаза, пухлые губы, золотисто-рыжие стриженые кудри, гибкое стройное тело греческой статуи, спрятанное в нелепых рэпперских шмотках. Сколько раз я тебе говорил, подросток ты переросток, как ты смешно и мило выглядишь, а ты смеялся...

Представляешь, я всегда говорю с тобой, но не могу говорить о тебе в настоящем времени, чтобы не сметь окружать себя иллюзиями, чтобы не сметь мечтать, что можно что-то вернуть. Знаю, я не виноват, ты бы огорчился, узнав, что я виню себя, но мне хочется винить себя, потому что больше не кого. Как нелепо все и глупо. Я не верю, что все это произошло, но все же упорно оставляю тебя в прошедшем времени. Разве есть в этой жизни что-то более несправедливое? Я разрываю свое тело рыданиями, потому что больше мне ничего не остается. Прости меня. Ты так любил смеяться, потешаться над моим серьезным видом, заставлял меня избавиться от хмурых складок над бровями. И я не мог тебе сопротивляться. А теперь вспоминая самые счастливые наши дни, не могу улыбаться. Потому что пусто и тихо. Хочется сесть у телефона и набирать, набирать твой номер, вдавливая кнопки в неповинную плоть телефона, но хоть убей, не помню твой номер...

Хожу по квартире, нашей квартире, нашему уютному гнездышку, маленькому раю. Все здесь напоминает о тебе. Это кресло, в нем ты сидел, перекинув ноги через подлокотник или подобрав их под себя. Стол, за которым ты занимался, я всегда пугливо заглядывал в комнату, не решаясь тебя побеспокоить, ты оборачивался, словно впитывая мой взгляд напряженными лопатками, ободряюще улыбался, мол, подожди еще полчасика. Я готов был ждать хоть целую вечность. Наша постель... Иногда просто не представлял, что смогу заснуть, не прижавшись к тебе, а теперь засыпаю, потому что по-другому не возможно. Но как страшно. Лежу, смотрю в потолок, а там - черные дыры одиночества. Ты всегда курил после секса, совершенно детская привычка, на мой взгляд. До тебя терпеть не мог курильщиков, но теперь умереть хочу, лишь бы еще раз вдохнуть щекочущий горло дым. Что ты там курил? "Винстон"? "Мальборо"? По-моему, все подряд. Надо же, я как -то не обращал на это внимание, как не мог запомнить твой телефон, хотя и пытался впитать в себя каждую деталь, каждую мелочь, принадлежавшую тебе

Черт, там было? Подряд три семерки?... Ты говорил, счастливое число. Я не склонен ко всем этим суевериям, ты тоже. Говорил, что просто так принято считать. Ну почему я не могу вспомнить этот дурацкий номер? Зачем он понадобился мне сейчас, в бессонные три часа ночи? Куда звонить? Тебя там не будет... Задыхаюсь. Душно, а окно открыто настежь, навстречу ветру и ночи. Ветер треплет занавески.

Что мне делать без тебя? Жить дальше? Смешно, это я и делаю уже три года. Но чувствуя себя так словно все было только вчера, ни легче, ни тяжелее не становится. Тупое постоянство.

Мой отец по-прежнему со мной не разговаривает, наверное, ненавидит меня. Но это не из-за тебя. Я сказал ему еще до того, как мы с тобой познакомились. Он тогда отвернулся, помрачнел. Мне стало до неприличия смешно. Как он переживал, будто жизнь оборвалась. Я же был счастлив и свободен. Мать звонит иногда, спрашивает, как я. Она все знает. Она первая узнала, что мы с тобой решили жить вместе. Лишь она понимает, каково мне сейчас. Но ничего сделать не может. Мы встречаемся, она молчит. Сочувственно смотрит. Я молчу. Не знаем, что сказать. "Жизнь продолжается", - повторяет она. Но нет, жизнь остановилась, зачахла, засохла, как пустыня. Такая же мертвая, пустая и бесконечная. Друзья иногда зовут выпить, развеяться. Помнишь, как мы любили иногда расслабиться, покутить. С тобой все было просто и легко, а без тебя каждый шаг мне дается, как подвиг, словно я гору с места двигаю.

Тупо уставился в стенку, не двигаюсь, не дышу. Вот так бы зажмуриться, захлопнув тяжелые веки, как крышку сундука, запрятав туда все свое ненужное барахло. Запереть на замок свою жизнь и не отпирать.

Возле кровати на ночном столике стоит наша фотография в рамке. Раньше ее не было. Ты бы посмеялся над такой слюнявой сентиментальностью. Я поставил ее сразу же, вернувшись с похорон… Глупая фотка, у нас там такой дурацкий вид. Нет, только у меня. Ты просто милый и забавный, а я выгляжу как идиот. Но мне очень нравится этот снимок. Там мы весело и беспечно счастливы. Гуляли по парку. Тогда, кажется, был день города, мы бродили, взявшись за руки. На все было наплевать…

Наверное, ты бы удивился, узнав, как сильно и глубоко я тебя люблю. Твои чувства были искренними и нежными, но в них не было той безумной безотчетной жертвенности, какая была во мне. Я думал, что именно мне придется бороться за нашу любовь, за право быть вместе, но как-то не пришлось растратить этот пыл, вот и бешусь теперь, выплескивая неразделенное горе на стены, о которые хочется биться, кулаками, головой. Прости, если делаю что-то не правильно. Я просто не знаю, как правильно. Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой, и мне никогда не было так плохо, как без тебя…

487779… Нет, не то… 877749?

Черт, проклятье, где эта дурацкая записнушка? Хотя нет, она не дурацкая, а милая и забавная, ведь это твой подарок. Приятный пустячок. Я ей почти не пользовался, не привык я к таким вещам. Не привык я к твоему сотовому. А ты все говорил, звони, мне так важно услышать твой голос посреди длинного дня. А я, как всегда забывал записную книжку дома, ты обижался, но совсем немного. Я всегда знал, как попросить у тебя прощение…

Семерки, семерки… Я с ума сойду, если не вспомню сейчас… Я сойду с ума, если не прижмусь к тебе сейчас. Кажется, уже сошел. Потому что не могу обнять тебя, как бы мне ни хотелось. Прости, что был таким дураком. Я всегда был немного ненормальным рядом с тобой, бесился и дурачился от радости и счастья. Смеялся, когда ты целовал все мое тело, потому что не мог справиться со своими эмоциями, а ты удивленно и обиженно поднимал красивые рыжие брови и спрашивал: "Что? Что такое, что я не так делаю?" А говорил: "Все так, все хорошо, я просто счастлив, и мне хочется смеяться". И ты улыбался в ответ, ласково шепча: "Дурачок". Этот шепот заставлял меня дрожать, словно кровь медленно закипала, бурлила глубоко внутри, подкатывалась к поверхности тела. Мне так спокойно с тобой, даже если ты не давал мне ни минуты покоя своими ненасытными ласкающими прикосновениями. Это внешне я сгорал от нетерпеливого желания, а внутри было спокойно, будто я был уверен, что буду счастлив вечно. Каким же я был дураком…

А потом все исчезло. Просто исчезло, потухло, померкло, полное затмение, помутнение рассудка, лихорадка, горячка. А ты вокруг, улыбаешься из каждого угла, из каждого зеркала, тобой до сих пор пахнут все простыни и наволочки, или мне просто так кажется?…

Прости, так уж получилось, что я люблю тебя больше жизни, и ненавижу эту жизнь без тебя ненавижу, но продолжаю жить. Я трус, не могу лишиться хотя бы этого - того, что осталось мне от тебя. Я не верю в жизнь после смерти, хоть и очень этого хочу, но и в жизнь после твоей смерти тоже не верю…

Или это были не семерки?…