Списки

Списки.
"В списке не значится,
И значит, не молится..."
(Земфира, "Не отпускай")

Галдящая и волнующаяся очередь встречает меня каждый день, ее черная полоса виднеется издалека. Такие же скорбные фигуры, как и я, такие же несчастные, ожидающие и потерянные. В их глазах та же пустота и надежда. Длинная цепь людей тянется к самому зданию больницы, где уже бьется в давке толпа, пытаясь протиснуться вперед, урвать первое место на пути к тому, что даруют списки, висящие на стенах... Боль или утешение...

В одном ряду висят списки, в которых указанны имена живых, во втором - опознанные мертвые...

С мятущимся сердцем я постепенно приближаюсь медленно к заветным бумажкам, в которых заключено столько жизней, столько смертей, столько всего... Толпа урчит, волнуется, но все кажется, что очередь не убывает. Те, кто толпятся у списков, не желают уходить, просматривая вновь и вновь, словно желая убедиться что заветного имени нет в одном, но есть в другом... как будто это многократное просматривание что-то изменит... Другие жалуются и кричат, чтобы они поспешили, дали место другим... Но я молчу. Я уже давно потеряла интерес к перебранкам, вообще к разговорам вслух. Я так устала, что предпочитаю просто дожидаться неизбежного, того что в этот день принесут или не принесут мне эти списки, на желтых мятых листах, почерканные темно-синими, текущими чернилами... Тот, кто пишет эти списки, ужасно торопится, чтобы не томить родных и близких... Но что он чувствует, вписывая очередную фамилию в список мертвых - сочувствие или равнодушие? А в список живых? - взыграет ли в сердце этого безымянного человека хотя один лучик радости того солнца безмерного счастья, что освещает лица матерей, жен и детей, которые узнают, что родной их человек жив... По крайней мере, до поры, до времени...

Я уже ничего не чувствую... Я слишком устала от эмоций. Я столько их испытала, столько раз подходила к этим спискам, в смятенных чувствах, что уже почти высохла. Хотя вновь и вновь все во мне замирает, как только я начинаю двигаться к больнице на своих усталых ногах. Но стояние в длинной очереди, наблюдение за чужими чувствами - радостью и скорбью - все это иссушает мои собственные. Должно быть, я уже слишком стара...

Война и горе рано состарили меня... Мне только сорок восемь, но я уже старуха, усталая, согбенная тяжким трудом и переживаниями. Моя кожа высохла, глаза потускнели от пролитых слез. Спину ломят отзвуки тяжкой работы простой крестьянки. Руки мои, сухие и дрожащие, потеряли былую мягкость и ласковость, с которой я прежде прижимала своих детей. Видно ушло все вместе с ними безвозвратно...

Я уже похоронила трех сыновей на этой войне. Я уже достаточно исстрадалась, чтобы привыкнуть и успокоиться... Но осталась моя отрада, мой младший сын, который был лучом солнца для меня, старой, утомленной женщины, которая верила, что останется он подле нее, поможет в дни тяжкой старости, утешит бедную мать, схоронившую троих детей. Но и мой младшенький, радость моя и утешение на склоне лет, последовал по пути братьев, чтобы уйти в горы, чтобы вести эту войну.

Я всего лишь глупая крестьянка, и ничего не понимаю в том, что принято величать политикой и за что принято убивать наших детей. Где-то там далеко в своих дворцах сидят люди, которые так складно умеют говорить о благе и процветании нашей страны, которые решают с кем нам в мире жить, а с кем воевать. Что им до бедных матерей, которые исстрадались от боли, которым не под силу удержать молодых и горячих сыновей, рвущихся на войну, защищать какие-то непонятные, чужие идеалы. Глупые, неблагодарные мальчишки. За кого вы воюете, проливаете кровь, кладете буйные головы? За чужих, далеких вам людей, которые говорят складно да красиво, которые задурманят ваши неразумные головы сказками о чести, и гордости за родину о коварстве врагов, каких врагом, странных, неведомых нам, простым, неграмотным людям... А вспомнили ли вы, несносные мальчишки, хоть раз, уходя на войну, о своих несчастных матерях, которые глаз ночами не смыкал подле ваших кроватей, сердце свое пополам с молоком отдавали, песни вам пели, души вынимая?... Нет, далекие доблести маячат на горизонте, чужие похвалы и идеалы манят вас, а не простая честная жизнь в труде и безвестности...

И ходят эти бедные женщины каждый день к единственному зданию больницы, куда каждый день привозят целые составы с ранеными и погибшими. И каждый день обновляются списки тех, кто выжил, а кто нет...

Вчера опять был взрыв, на площади... Вот она война и в наш маленький городок добралась... С кем тут воевать? Брат идет на брата, и страшное творится... Словно и не осталась в людях ничего святого. И вот уже взлетают на воздух мирные города, погибают мирные жители... Проклятая война...

Святая Дева, ты тоже мать, защити единственное теперь уже дитя мое... Обо всех я тебе молила, так хоть одного сбереги. Не ропщу я, смиренно лишь прошу, укажи путь сыну моему, обогрей, когда холодно ему, накорми, когда голоден он... Отведи смерть, не обреки меня вновь на муки, что довелось понести тебе, ибо знаешь ты сама, что такое страдание матери...

Очередь пододвигает меня все ближе к спискам. Раньше все больше и больше сердце замирало от страха, надежды, а теперь просто замирает, как-то нехорошо, словно от пустоты. Словно и не осталось во мне чувства никакого, выплакала я все, выстрадала, только пустое тело осталось, а душа по кускам разбросалась в могилах далеких сыновей моих, которым я даже цветы не могу положить, оградку поправить, порыдать... И вот сердце затомилось... Один он у меня остался, есть еще о ком душе болеть... Выть охота, как собаке старой. Студено в душе, и ох как страшно...

Взрыв каков был вчера, как испугались все, как воробьи от выстрела взлетают с веток, так и люди с мест посрывались, паника, страх... К счастью, не погиб никто, бог миловал. Это только стращают... А коль скоро серьезно возьмутся? И вовсе житься не будет? Что же это делается на белом свете? Как тут рожать детей на свет, зная, что проклятая война нежданно, непрошено придет в твой дом и заберет твою радость, твою отраду...

А сердцу неспокойно, и вот уже маячат перед моими слепнущими глазами белые листочки... куда вначале подойти, к "мертвому" списку или "живому"? Каждый раз себя спрашиваю об этом, и каждый раз подхожу к живым. Ох, не знаю, почему, но все кажется, что вот-вот сейчас увижу я имя родное, незнакомыми корявыми буковками начертанное... А некоторые и читать не умеют, так им другие читают... И я так сколько раз читала другим женщинам, вновь и вновь проходясь по этим скорбным списком, не принесшим мне ничего - ни радости, ни утешения, ни... хотя бы успокоения... Поэтому и спешу я скорее удалиться, не перечитывая заново... Потому как знаю - имя своего сына я не пропущу, даже так лихорадочно заглатывая каждое слово, каждое имя, но все чужие они, равнодушно отскакивают от моего сердца... Хотя, всех их знаю, все они из моего края... Вот тот мальчик с сыном старшим моим учился вместе, а вот этот со средними близнецами на танцы до девушек ходил... А вот с этим я как-то давно нянчилась, когда мать его меня просила... Но теперь я стара уже, слишком много пережила, чтобы в сердце моем для чужих детей места было... Нет, так много горя я вынесла, что не осталось во мне сострадания... да и многие матери должно быть, как я... Все мы одной судьбой живем...

В который раз, когда список живых не приносит мне утешения, думаю, гадаю, а чего же действительно хочу, прежде чем к списку мертвых обратиться? - чтобы было там его имя или нет? Иногда думаю, пусть будет... Жестокого это, знаю, не по-матерински совсем... Но не могу я, ей богу, порой так потреплет душу бесплотная надежда, что потом света белого не взвидишь, и думаешь, уж лучше так, зато покой придет, смирюсь, как с другими потерями смирилась, и больше не буду так мучиться и страдать я каждый день, больше не будет сердце так страшно биться, словно выпрыгнуть готово... Как бы мне хотелось такого успокоения... Что ж, к горю я уже привыкла. Оно - знакомый мой старый, будто бы и договориться с ним могу, примириться, жить, бок о бок.

Пустота придет, темнота. Но так охота мирно свой век дожить, успокоиться, чтобы не ходить каждый день к этим спискам, не испытывать душевную усталость такую, выстаивая подолгу огромную очередь, а потом ничего не находя в списках...

Ропщу, все ропщу... А потом вновь молюсь за жизнь сыночка моего... Ох, исстрадалась я старая, сама не знаю, чего хочу... Жизнь уже не жизнь, а круговерть какая-то бессмысленная со списками и войнами, черными платками матерей и вдов, холодными безрадостными днями, страшными раскатами взрывов... Во что мир превратился ныне? Куда подевалась радостная пора моей юности, когда лишь о мире мечтали, о счастье, о спокойном труде, о семье... Ничего этого нет теперь? О чем люди мечтать стали, непонятно? А может, и не мечтают вовсе уже? От этого и беды все? Не знаю, не знаю... не мне судить, время рассудить, будущие поколения, а не я, старуха с бездонным горем, цепляющаяся своими костлявыми руками за прошлое...

Ну вот и список передо мной... Глаза мои, когда-то зоркие, теперь подводят, но буквы крупные, хотя и путанные, торопливые... Живых смотрю... Не бьется почему-то сердце быстро, но и не замерло... Ровно там стучится, будто знает, привыкло уже - нет его среди живых... Подавив усталый вздох, обращаюсь к "мертвому списку"... Тут имен намного больше... Но быстрее я их, как голодная, глотаю, скорее...

Нет его...

В списках не значится...

Пустота, тишина... Нечего больше тут делать, нечего ждать на сегодня... Приговору вынесен на этот день...

Поворачиваюсь и устало плетусь домой... Нет сил моих, иссякли все они в этом ожидании, в раздумьях печальных... Но больше всего отчаяние меня захватывает от того, что завтра все по новому начнется... Сколько же я выдержу? Доля наша такова, материнская, терпеть, страдать и ждать...

Но сейчас сил нет ни на что... Просто иду домой на слабых дрожащих ногах. Может, к завтрашнему дню отдохну, с новыми силами к спискам пойду... Может завтра что-то будет...

А пока ничего... Опять...